Сергей Землянский и новая энергия Гешера

Сергей Землянский и новая энергия Гешера

В феврале в театре Гешер состоится очень необычная премьера. Впервые актеры не произнесут на сцене ни слова. Российский режиссер Сергей Землянский ставит спектакль по «Макбету» Шекспира, в котором не будет звучать текст великого драматурга.

Накануне премьеры Сергей Землянский говорит о своей новой работе, об отношениях с Гешером и об израильской публике

- Сергей, вы решили поставить Шекспира. Почему именно «Макбет»?


- Я давно думал о постановке по Шекспиру с драматическими артистами. В прошлом году был в Гешере, на фестивале. Приезжал в рамках «Золотой маски», давал мастер-класс. И родилась идея – сделать совместный спектакль с артистами театра Гешер. После мастер-класса я увидел, что постановка «Макбета» здесь будет уместна.

- Почему вы в своих спектаклях постоянно обращаетесь к классической литературе?

- В этом есть двоякий смысл. Если делать бессловесную историю, где зритель не совсем знаком с сюжетом, взаимоотношениями героев, то, возможно, это будет сложно для восприятия. Будет непонятно, что происходит, потому что материал незнакомый. Я беру за основу мировую литературу, классические произведения. Абсолютно разные – от европейских до русских и даже советских авторов. Обратиться к Шекспиру было очень заманчиво, интересно.

- Жанр пластической драмы, в котором вы работаете, создали вы сами?

- Меня все время об этом спрашивают. На самом деле, мы сейчас мало что создаем, новое – это хорошо забытое старое. Если посмотреть на историю театра, то в ней был и Михаил Чехов, и Мейерхольд с его биомеханикой, Александр Таиров с Камерным, и многие другие. Они работали с артистами с точки зрения движения, тела, пластики. Поэтому говорить, что я что-то создал, неправильно.

- Кто из режиссеров еще ставит спектакли в жанре пластической драмы?

- В Москве сейчас появилась такая тенденция. Например, экспериментируют в театре Вахтангова, хотя у них больше танца, хореографии. У меня танец вторичен, мне интересна пластическая выразительность артиста, умение вести диалог. Действие должно быть не совсем условным, а конкретным. Я не могу сказать, что в моих спектаклях много хореографии, я выделяю жесты, ракурсы. Ведь все артисты разные, даже в плане физических возможностей.

- Вы работаете с драматическими актерами, а не с балетными. Не проще ли взять профессиональных танцовщиков?

-У меня есть работы, в которых задействованы балетные артисты. Например, «Калигула» в театре Сергея Безрукова, где главную женскую роль играет прима-балерина Большого театра Мария Александрова. Мы с ней давно знакомы, дружим, и было заманчиво поработать вместе в пластической драме. Эксперимент оказался удачным, спектакль продолжает существовать. С точки зрения визуальной формы, линий, с танцовщиками, возможно, проще. Но для меня не очень значимо, как артист двигается, мне гораздо важнее понять и увидеть, какую эмоцию он подкладывает. У драматических она объемнее, жирнее, есть полутона, нюансы, которые трудно передать балетным исполнителям. С драматическими артистами интереснее – у них видно содержание, которое первично.

- Вот вы берете театр со своей труппой. Вам нужны актеры в определенной физической форме, с хорошей подготовкой. Не страшно прийти в театр с идеей, а там не окажется людей, способных ее реализовать?

- Люди всегда находятся. Другой вопрос, в большей или меньшей степени. Конечно, это влияет на замысел, но я вначале смотрю труппу, чтобы понять физические и возрастные возможности актеров. Мне кажется, важно заразить артиста идеей. Я не работаю с теми, кто не готов – это сразу видно, чувствуется. Мне проще расстаться, чем бессмысленно доказывать и уговаривать. Либо ты работаешь – либо не работаешь.

- Кто решил, что вы будете ставить спектакль в Гешере? Что вы знали об этом театре до начала совместной работы?

- В Москве я часто слышал об Евгении Арье, у которого есть замечательный театр в Тель-Авиве. О Гешере слышали, о нем говорят, его знают. Театр приезжает на гастроли, Арье ставит в Москве. Потом я на «Золотой маске» случайно познакомился с директором Гешера Леной Крейндлиной. Как-то все завертелось, через два месяца меня пригласили в Израиль провести мастер-класс. Года не прошло после нашего знакомства с Леной, и поступило предложение поставить спектакль в Гешере. Это было обоюдное желание, мне оно показалось интересным. Артисты Гешера, участвовавшие в мастер-классе, мне симпатичны, в них я почувствовал новую энергию, силу.

- Вы ставили спектакли в разных странах. Чем отличаются израильские актеры от российских и европейских?

- Недавно я ставил в Латвии, они недалеко убежали от Советского Союза, но это уже Европа. Другая ментальность, другой темперамент. Было сложно – я не понимал, нравится артистам то, что они делают, или не нравится, сложно им или не слишком. Я не считывал энергетический отзыв. Их холодность и сдержанность эмоций трудно разгадать. Иногда это нервировало. Потом выяснилось, что они были переполнены чувствами, просто я не мог их понять. Кроме этого, в Латвии очень жесткие требования профсоюза в части репетиционного времени, для меня это было непривычно. Как?! Это же не офис, это театр… Но со временем я привык к такому ритму. Что касается работы с израильскими артистами, то я ощущаю их жажду получать новые возможности, новые знания в понимании своего тела. Им нравится создавать образ с помощью телесной выразительности.

- У израильской театральной школы есть особенности?

- Я пока это не до конца понял. Наверняка есть.

- Вы говорите с труппой на одном театральном языке или вам нужно адаптировать свой замысел?

- Мы с артистами достигаем понимания, мы на одной волне. Нам понадобилось меньше времени, чтобы понять друг друга, чем было в других театрах. Артисты Гешера быстрее понимают, что от них требуется. Они буквально бросают себя на решение задачи, и мне это очень импонирует. Это очень интересный опыт.

- Прежде чем начать работу, вы видели спектакли Гешера?

- Да, конечно, видел несколько спектаклей. Я в восторге от «Деревушки». Очень трогательный, ностальгический, щемящий спектакль. В какой-то момент я перестал читать русские титры, настолько интересно было следить, как артисты проживают роль, существуют в контексте той или иной сцены. Меня покорил спектакль «Дон Кихот», великолепный Александр Сендерович, с которым мы сейчас работаем, и Дорон Тавори.


- Вы сидели в зале и видели зрителей. Как вы думаете, израильская публика поймет вашего «Макбета»?

- Никогда не угадаешь, по сути - это рулетка. Я еще не успел разгадать пристрастия и приоритеты израильской публики. На мой взгляд, зрители в Израиле более сдержанные, чем, скажем в России или даже в Латвии. Там публика не уйдет, пока не выразит свое отношение к увиденному. Даже если занавес закрывается, она не расходится. А здесь заканчивается спектакль – три выхода артистов, и все.

- Как интересно! Сдержанные израильтяне – это оксюморон…

- А что касается, примут или не примут, поймут или не поймут – это эксперимент. И для меня как для режиссера, и для театра. Это своего рода риск, спектакль, где драматические артисты не используют привычный текст, рассказывая классическую историю. Мне кажется, что если зритель пойдет на что-то новое с открытым сердцем, то оно в него попадет. Может быть, что-то будет непонятно, допускаю. Но, читая отзывы зрителей, которые смотрят мои спектакли в других театрах, я вижу, что люди разгадывают образы и метафоры, подкладывают их под свое сегодняшнее настроение. Даже если они понимают по-своему, идет процесс пропускания через себя того, что артист показывает на сцене. Это уже плюс.

- Сейчас идут репетиции «Макбета». Вам мешает языковой барьер?


- Иногда да. Половина актеров, задействованных в спектакле, говорят по-русски, половина на иврите. Молодежи больше – это только иврит. Иногда я даже через переводчика не могу точно объяснить, что хочу увидеть, донести мысль. Невозможно перевести, подобрать правильные слова.

- Поскольку в вашем «Макбете» нет слов, логично предположить, что в спектакле будет музыка. Кто автор?

- В каждом моем спектакле звучит музыка, специально для него созданная, авторский саундтрек. Музыку к моим пятнадцати спектаклям написал молодой композитор Павел Акимкин, выпускник Гнесинки и ГИТИСа. Кроме этого, он играет в Театре Наций как артист. Поэтому Павел понимает, какой должна быть музыка для драматического театра.

- Саундтрек «Макбета» уже написан?

- Нет, музыка, как всегда, будет создаваться для готового спектакля. Когда я спрашиваю, как Паше удается всегда попадать в мой замысел, он отвечает: «Меня вдохновляет то, что я вижу».

- С кем, кроме композитора Павла Акимкина вы работаете постоянно?

- С художником-постановщиком Максимом Обрезковым, который делает сценографию и костюмы, художником по свету Александром Сиваевым, драматургом из Латвии Расой Бугавичуте-Пеце. Это моя команда, единомышленники, с которыми мы понимаем друг друга с полуслова.

- Кто из актеров Гешера, с которыми вы работаете, по-настоящему ваши артисты?


- Многие… Рони Эйнав очень вдохновляется тем, что делает, как разговаривает телом. Саша Сендерович – это просто кладезь. Три наши музы, Лиля Хайловски, Света Демидова, Наташа Манор, ни в чем не уступают молодым. Генри Давид, Фирас Нассер, Ави Азулай… Сейчас начну перечислять весь состав. Каждый по-своему привлекателен в том или ином качестве. Я вижу, что все артисты заражены, это очень импонирует и обязывает.

- Вы заканчиваете постановку в Гешере. Что из мировой литературы вы еще хотите поставить? Есть супермечта и сверхзадача?

- Есть, даже пара-тройка названий. Но так как это мечта, то… Пока ждем премьеру «Макбета», первые спектакли уже близко – 5, 6 и 7 февраля.

- Мы тоже ждем версию Шекспира от Сергея Землянского.



-

ПОДЕЛИТЬСЯ
ВСЕ ПО ТЕМЕ
КОММЕНТАРИИ

НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ
ЗНАКОМСТВА
МЫ НА FACEBOOK