Жизнь, прожитая зря

Застал меня дождик в центре Тель-Авива. Осень, дождик, чего тут особого. Но стою, не могу с места сдвинуться.
Пробирает меня абсолютно точное ощущение, что все это уже было. Именно такой дождик, — мелкий, теплый, хороший…
Я тогда так же стоял без зонтика — а зачем он нужен?
Справа был магазин канцтоваров, вот он, кстати…
Напротив на вывеске не светилась буква «алеф», вот она не светится.
А на противоположной стороне…
На противоположной стороне стояло странное дерево, похожее на девушку в развивающемся платье – вот оно стоит.
Было это 18 лет назад.
Не хотелось трогаться с места.
Вспомнилось…
Я ушел с телевидения, искал работу… тосковал…
Я повернулся и быстро пошел по улице.
Я знал, куда иду.
Пока шел, думал:
— Ну, этого не может быть. Иду так, просто для очистки совести, чтобы убедиться… что этого не может быть…
Додумать не успел.
Остановился перед полуподвалом.
Без вывески, без ничего…
И с ужасом подумал:
— И царапина эта на месте…
На двери, в самом углу, сверху, виднелась едва заметная царапина. 18 лет назад я помогал хозяину Диме затаскивать сюда шкаф…
Боже мой!
Я вошел.
Передо мной открылись те же полки с книгами.
Клянусь вам, на том же месте стоял десятитомник Пушкина.
Это был магазинчик русской книги в самом центре Тель-Авива.
Когда-то мы сюда сносили, привезенные нами книги…
Дима скупал все.
Потом наши дети освобождались от наших библиотек…
Дима был счастлив.
Я тогда часто приходил сюда, прячась от мира.
Усталый от поиска работы.
От тоски, которая наваливалась…
Звонили родители, просили вернуться. Звонили друзья, из Москвы, Питера, Свердловска…
Поздравляли с премьерами моих фильмов… Которые проходили без меня…
Я садился между полками и замирал над книгой…
Иногда на целый день.
Дима позволял мне.
Тогда еще звучали голоса в этом полуподвале.
Прошло 18 лет. И вот я снова здесь.
Как же он сохранился, этот остров ностальгии?! В этом сегодняшнем обилии богатых книжных магазинов.
Кому нужны сегодня эти наши старые, обветшалые книги?
Стояла гробовая тишина…
— Эй! – зову.
Тишина.
— Эй!
Никого… Иду вглубь.
Все здесь знакомо, но уже видны признаки конца.
Пачками стоят по углам книги, раньше такого не было. Валяются на полу. И видно давно уже — все в пыли.
Перешагиваю через Карамзина и Мельникова-Печерского…
И упираюсь в стену.
Через полки вдруг вижу фигуру человека. Он сидит, сгорбившись, читает в темноте.
Маленький такой, в самом углу сидит. На низкой лесенке.
И читает.
Я кашлянул. Он не услышал.
Я снова кашлянул. И тогда он поднял голову.
Это был Дима.
Только очки у него стали с большими линзами. И поседел, конечно.
Но, такое же, детское, наивное лицо.
Он вытащил из ушей две желтые пробки и посмотрел на меня.
Я сказал:
— Дим, это я, не помнишь меня?
Он сказал:
— Сеня.
Я перелез через полку. Мы обнялись. Хотя никогда не были близки.
Я сказал ему:
— Я думал, тебя уже давно нет. То есть вот этого всего.
Он сказал:
— Вот, не могу оставить.
Я сказал:
— Как ты умудрился сохраниться?
Он сказал:
— Сам не понимаю.
Я спросил:
— Есть покупатели?
Он ответил:
— Давно нет.
Я спросил:
— За счет чего ты держишься?
— Подрабатываю, — он ответил.
Я сказал:
— Зачем, Дима, зачем?!
Он вдруг посмотрел на меня как ребенок и ответил так тихо-тихо:
— Думал, вытяну… Думал, будут приходить… Но не приходят. Мне осталось три дня. У меня отбирают магазин.
Я стоял, не знал, что сказать ему.
Он сказал:
— Просто нечем платить уже.
Повторяю, мы никогда не были с ним близки. И когда он сейчас выговаривался передо мной, мне было неудобно…
Я сказал (чтобы как-то подбодрить его):
— Это было лучшее место, Дима.
Он сказал:
— Лучшее место моей жизни.
Я увидел, как заблестели его глаза.
Он еле сдерживался.
— Ну что ты, Дима?! — сказал я.
— А что я буду делать? – спросил он.
— Больше времени семье будешь уделять, — сказал я.
— Дети давно выросли. Жена ушла, — ответил он.
— Найдешь другую работу, — говорю.
— А мне не нужна другая работа.
— Но ты же не можешь вот так жить, — говорю, — прошлым.
— А я не хочу этим настоящим жить, — отвечает.
— Так ведь заберут же, сам говоришь, через три дня…
— А я не отдам! – вдруг говорит жестко. – Лягу вот здесь, у порога, пусть со мной делают, что хотят!
— Дима… Дима, — говорю. — У какого порога?!
Он вдруг сел.
— Тогда я не знаю, что делать, — сказал.
— Пойдем ко мне, — сказал я. — Посидим, выпьем, подумаем…
— Нет, я не могу уйти, — сказал он. — Они опечатают магазин. Они только и ждут, чтобы я отсюда вышел…
Вдруг он оживился. Снова встал.
— Мне нужны деньги, — сказал он. — Совсем немного. Копейки. Я уплачу, меня оставят в покое… хотя бы за месяц заплатить…
— У меня нет денег, — сказал я. – Таких.
— Достань, — попросил он.
— И что будет дальше?
— Я продержусь месяц.
— А дальше.
— Найду еще…
— Зачем? – спросил я. — Зачем тебе это?! Ты ведь не сумасшедший! Здесь никого нет, кроме тебя.
Он посмотрел на меня. И сказал, недоуменно:
— Это моя жизнь.
Я замолчал.
И он молчал. Молчал и грыз ногти.
Ушел в свои мысли.
Я понимал, что он думает, где достать деньги.
Меня для него уже не существовало.
Я смотрел на него. Передо мной сидел пожилой, усталый, измученный человек.
Закрывшийся в этом подвале от жизни.
Он не заметил, как давно уже все ушли.
Покупатели.
Друзья.
Дети.
Жена…
Он словно не хотел знать, что где-то там живут люди. Умирают, любят, страдают… там!
Что я мог предложить ему взамен?
Я бы хотел увести его отсюда, но не мог.
Я бы хотел сказать ему:
— Ты живешь для себя, Дима. Ты никому такой не нужен.
Но как я мог сказать ему такое?!
Передо мной проплывала одинокая жизнь…
Растраченная на себя.
В которой была боль.
За себя.
Страх.
За себя.
Печаль… забота…
Только и только о себе.
Что я мог сказать ему?! Да ничего!
Я двинулся к выходу.
— Пока, Дима…
Он даже не повернул головы в мою сторону.
Я шел по улице. Дождь прошел. И даже было прохладно. И уже зажглись окна.
Я шел и думал о Диме…
Нет, не о Диме, я думал.
О себе.
Я увидел в нем себя.
Закрытого. Обиженного на других. Живущего в своей правоте. Одинокого. Гордого. Оберегающего себя… от других.
Нехорошо мне стало.
Потому что я понял, для чего мне прокрутили сейчас этот безумный фильм.
Для того, чтобы я вспомнил сейчас…что ждет меня моя жена, Нина, и я давно уже не говорил ей теплых слов. Мой сын Илюша, мои внуки и внучки, мой любимый Учитель и мои любимые друзья, которые охраняют меня, окружая великими мыслями.
О том, что единственная работа, которую человек должен сделать в этом мире, — это подняться над своим эго.
Над жизнью для себя.
И открыться единственному Закону, который только существует, — Закону Любви.
Больше нет ничего. Все остальное блеф и игры в солдатики.

Семён Винокур

Источник: Открытый телеканал

Код для статистики: